Романы читать перестали.

Пока. Но на момент выхода в 1982 году этот роман наделал шороху. Прежде всего в различных московских редакциях. И в первую голову в "Знание—сила", где имя автора уже давно было под запретом, где, как я постепенно узнавал, с самого прихода Н.С. Филипповой и Г.А. Зеленко к власти в 1966 году беспощадно мстили всем бывшим (выжитым и выжатым) сотрудникам всеми доступными неявными средствами. После "З-С" мало кому удавалось устроиться в какую-нибудь другую редакцию — им как бы выдавали что-то вроде волчьего паспорта на всю оставшуюся профессиональную жизнь. Получив, чуть ли не впервые, наконец, в виде моего романа за это сдачи в виде небольшого кусочка правды (большого тогда не дали бы опубликовать), упомянутые начальники чуть с ума не посходили. При том, что мое имя (и название романа) стало просто антипаролем, черной меткой (знал авторов, которые за наивный вопрос на эту тему немедленно получали навсегда от ворот поворот), побежали по другим редакциям наиболее догадливые и гибкие, чтобы известить всех-всех-всех, кто есть ху. Еще одна начальственно-либеральствующая журнальная дама из "Науки и жизни" распорядилась не только что никогда не виданного ею Гангнуса на порог не пускать, но даже и упоминать его имя и его научно-популярные книги (получившие на всяких конкурсах всевозможные премии) на страницах, с которых Л.И. Брежнев черпал всю свою эрудицию...
Роман дружно обругали журнал "Журналист" ("клевета на советских журналистов", да еще и "очень даже хорошо написанная"), "Литературная учеба". А "Литературка" через 4 года после выхода романа в свет накануне горбачевского съезда партии в 1986 году буквально поставила вопрос ребром: в то время как партия героически борется за укрепление советской семьи, некоторые так называемые писатели (дальше шло имя вашего покорного слуги и, кажется, Руслана Киреева) ее усиленно и успешно разваливают. Пора принять меры. Единственный "положительный" печатный отзыв опубликовал в "Литроссии" Саша Проханов (см.) Отзыв всем показался странным, если не нелепым, но оказался пророчеством Кассандры. Все, что все еще кажется нам сегодня важным и острым, все конфликты, которым мы придаем такое значение, скоро, очень скоро, в наступающую уже неизбежную новую крутую эпоху будет восприниматься как воспоминание о золотом веке... Такова была мысль Саши, ее никто не понял, включая и меня, но жизнь показала, что вперед он (всегда больше политик, чем литератор) подчас умел смотреть лучше всех нас, дилетантов, и "либералов", и "патриотов"...
Писали и читатели. Мало что сохранилось, но для характеристики этой эпохи предчувствия Перестройки одно чудом сохранившееся письмо стоит привести. Жизнь все ставит на свои места, и это письмо мне намного дороже всех профессиональных оценок коллег-литераторов...

Здравствуйте, уважаемый Александр Александрович.
Пишет Вам недоучившийся археолог, студент IV курса исторического факультета Кишеневского университета. Я большой поклонник Вашего творчества (все подчеркивания — автора письма - А.Г.). Прочитал оба романа, плюс "Рискованное приключение разума", и решил ответить. Да, именно ответить. Потому что творчество такого писателя и ученого как Вы — это такая своеобразная система, которая не может существовать вне обратной связи, которая именно нацелена на эту связь...
Все началось с того, что позапрошлой осенью в экспедиции (когда полевой сезон уже подошел к концу, но экспедиция еще не закрылась), сидя без определенных занятий, я наткнулся в куче сваленных беспорядочно книг Вашего "Человека без привычек". До сих пор остается загадкой, откуда он взялся в нашей экспедиции. Но этот самый "Человек" мне очень понравился. Потом роман Ваш стал объектом усиленной пропаганды среди студентов и, в конце концов, многие признали, что это — событие в советской литературе. Спустя некоторое время "Человек без привычек" попал в поле зрения дискуссионного клуба "Истина" (есть такой в КГУ).
На одном из диспутов Ваши сторонники, громя роман Ю. Бондарева "Игра" как дилетантскую попытку разобраться в действительности с мировоззрением рубщика мяса, прямо противопоставили ему Ваш роман, как возможность научно-художественного осмысления противоречий треугольника человек—общество—биосфера (=всем остальным сферам). Мы твердили, что разум ожидает впереди самое рискованное приключение — гармонизация логики и чувства, научного и эстетического познания. Мы доказывали, что реальную возможность познать современную жизнь предоставляет прежде всего знание, а именно философское, экономическое и т.д. Только в этом случае "картинка с натуры" не обернется банальностью лубка.
Но нас и слушать не желали. Всё, о чем мы говорили, по сути извратили. Дескать, что же, формулами писать, что ли, романы. Науке научное, а искусству чувственное. Я бы добавил (за них? - А.Г.), искусству — искусственное. Почему? Наверное, потому, что это — реальное порождение подобной альтернативы.
Существовавшая и существующая дисгармония научного и эстетического не есть нечто вечное, узаконенное объективным смыслом развития форм общественного сознания. Это лишь издержки развития, следствие неразвитости познания объективных закономерностей с одной стороны, а с другой — неразвитости возможностей образного отражения. При этом единство никогда не нарушалось. Разрыв происходил во имя единства, единство заключалось во имя разрыва. Но глубокая синтетическая связь всегда сохранялась. Другое дело, что не всеми она осознавалась и осознается...
— Обо всем этом мы твердили с юношеской горячностью и свойственным этому возрасту максимализмом. Но присутствующие оказались очень разочарованы, что им мешают посмаковать отдельные детали романа "Игра", написанного в духе времени и вообще "в духе", осознать свою вину в контексте глобальной вины русской интеллигенции перед всем миром и собственным народом, побередить старые душевные раны. Но раны-то с прыщик! Чувство вины — от безделья, от того, что окружающий мир застыл в картинках, вернее в рамках прошлого (теперь позапрошлого — А.Г.) столетия, в рамках, которые, как оказалось, лишь только перекосились в эпоху нашей революции. Холст сморщился, краски обсыпались. Нужно рисовать заново. А для того чтобы заново рисовать, нужно видеть иначе.
Уважаемые классики м-л (марксизма-ленинизма — А.Г.) говорили о "единой картине мира". Существующий уровень познания позволяет видеть мир лишь в бесчисленном множестве проекций — "видов сбоку" и "спереди". Но даже превращение всех отраслей научного познания в нечто целое, в одну науку еще не приведет к этой самой единой картине. И только научно-художественное отражение позволит соединить анфас с профилем и узнать мир "в лицо".
Все напрасно... Не дошло... Мы остались в меньшинстве. Но нас это не поколебало. У нас есть верный союзник в Вашем лице. Мы уверены, что именно научное (на стыке всеобщей, обще- и частнонаучной методологии) познание способно будить в человеке естественные, а не искусственные чувства. Существующее же "искусство" искусственно. Самоотчуждаясь от реальных ощущений человека разумного, уводя его в дебри "мандариновой травы", оно пытается вызвать переживания лишь по поводу... — А как быть с причинами? Пытается в тысячный раз удивить его миром прекрасной природы, уподобляясь при этом, как писал Чивилихин, любованию цветочками на платке матери, которую бьют дубиной по голове; удивить миром природы, увиденного в первом приближении еще глазами неандертальца. — А как же быть с бездной космоса, с миллионами миров прекрасного. Прекрасного в силу того, что его может увидеть (лишь) человек разумный, наделенный воображением, а не гуманоид с летающей тарелки или неврастеник с "обожженными нервами".
Сразу тогда, после диспута мне очень хотелось написать Вам. Почему-то показалось, что и тов. Гангнусу приходится вот тоже так... в меньшинстве. (Так всегда и было — А.Г.) Но потом я списал все на провинциальность нашего вуза.
Прошло полтора года. Я прочитал "Полигон". И кое-что по теории развития. Мои занятия археологией уже перестали быть сферой приложения собственного любопытства, а актуализировались до масштабов общественно-значимого занятия.
Если это Вас заинтересует, я напишу. Кроме того, то есть занятия наукой, пописываю популярные статьи в газеты. Может быть, скоро выйдет очередная в ж. "Горизонт". (Не помню, хоть и был членом редколлегии этого журнала — А.Г.) Так что может быть и это совпадение жизненных интересов под эгидой Ее величества философии и сделало настолько близким для меня Ваше творчество. Но чем объяснить, что он стало столь близким для моих товарищей? Ответ прост. Вы — новатор, не спекулянт от таланта или сюжета. Большой спасибо Вам за книги. Открытие их еще в будущем — для "массового читателя". (Будущее наступило, прогноз не исполнился. — А.Г.) Но не расстраивайтесь. Быть открытым в будущем — лучше, чем забытым при жизни. (Ну, утешил. — А.Г.)
До свидания,
с уважением,
Марк Ткачук.

 Однажды, когда в ЦДЛ как-то мой старший сын Петька Гангнус (старше Марка Ткачука аж на 4 года) бурно расфилософствовался при Александре Проханове, тот, обратясь ко мне, наставительно заметил: вот видишь, что может получиться из самого обыкновенного сперматозоида. Если посетитель сайта заинтересуется, что получилось из пылкого юного философа Ткачука, он может пройтись по Интернету, где куча политологов привычно честят на все корки советника "антироссийского" коммунистического президента Молдавии Воронина Марка Евгеньевича Ткачука, а заодно и узнать, как этот историк и археолог,  злой гений нашего бесценного Чубайса, осуществляет идеалы своей юности, почерпнутые, видать,  в известной мере и из моих книг,  в отдельно взятой то ли коммунистической то ли натовской стране Молдавии.

Марк Ткачук упоминает еще один мой роман, "Полигон", вышедший в 1986 году. В нем от ностальгического "золотого века", увиденного в предыдущем романе А. Прохановым, ничего уже не осталось. Предчувствие Перестройки явно приобрело уже характер нервного лейтмотива, что, как мне кажется, и повлияло тогда на решение Марка написать мне письмо. Наиболее концентрированно это предчувствие, пожалуй, выражено в небольшом стихотворении, написанном, якобы, главным героем Орешкиным.

Возьмемся за руки, друзья...

Б. Окуджава

Я - не Нерон, не Навуходоносор,

Я - не Шептальщик на ухо доносов,

Я - Напевальщик, вот кто я:

"Возьмемся за руки, друзья".

Любите ближних...

          Что отсюда следует?

Кто ближе, тот и более любим?

А кто не люб, то пусть уж не посетует:

Не будет ближним, нет не будет им.

И всё чужое кажется нелепым,

Чужак противен. Ненавистен. Чужд.

Смешон. Из теста из иного слеплен.

Всё, что он скажет, будет бред и чушь.

Да где ему, тонка его кишка,

С суконным рылом в ряд еще суется.

А ближнему - сережку из ушка

И место теплое под Солнцем.

Возьмёмся за руки, друзья,

Чтоб плыли вместе ты и я

В сиянье дружбы, славных дел,

Гребя руками в груде тел.

Тянь-Шань —  Памир 1974

Портрет автора этого стихотворения там, на Памире, написал Женя Цветков (в "Полигоне" портрет Вадима рисует тот самый Лютиков,  который всегда просил во время чаепития "пгидегживать кгышечку"):

1. "На следующий день Женя неожиданно для всех, особенно для Эдика, предложил Саркисову назначить Чайку начальником камералки — двух десятков лаборанток, занятых обработкой сейсмограмм. Столь же неожиданно Саркисов принял это предложение, — видно, осуществлять кадровую политику, исходя из Эдикового принципа "все плохие", было очень трудно. Чесноков досадливо бурчал "нахлебаемся мы с таким начальничком". Лютиков презрительно улыбался и рисовал красками портрет Вадима почему-то на фоне разрушенной кирпичной стены со свечой на дощатом полу."

2. "Вадим вдруг — без всякой логики — опять почувствовал, что ему все-таки не хватает Лютикова. И особенно этого, чайной церемонии. Вот он, шаркая шлепанцами на кухню и назад, священнодействует — с массой мелких ритуальных подробностей, постукивает крышечкой, приговаривает с нарочитым таджикским акцентом ... "сичас сделим", смеясь одним носом, с плотно сжатыми губами. А вот он рисует портрет Вадима — "самого близкого мне человека", как он говорил, самыми лучшими красками, тратя на этот труд и день и ночь.  Все это — в прошлом, не воротится. А жаль."

А стихотворение понравилось одной немецкой поэтессе...  И она  выдала почти через четверть века весьма адекватный, на мой взгляд, перевод:

Alexander Gangnus

Vorahnung der Perestroika

«So lasst denn, Freunde, uns die Hände reichen»

Bulat Okudshawa

Ich bin kein Nero,

kein Nebuchadnezar,

Und auch ins hohe Ohr kein Petzer,

Mein Wesen ist das Singen

oder Pfeifen:

«So laßt denn, Freunde, uns die Hände reichen!»

«Liebt euer Nächsten»...

und — was folgt daraus?

Wer mir am nächstem - der wird mehr geliebt!

Den Fremdling laß ich kaum

in mein Haus,

er bleibt mein Feind,

auch wenn er mir's vergibt!

Das Fremde ist mir überall suspekt!

Den Fremden gilt nicht Liebe,

nicht Respekt.

Ich finde ihn ja lächerlich

und bieder,

und, kurz gesagt, er bleibt mir stets zuwider.

Sein Rüssel rauh — und sein Darm

zu weich —

er scheint gefügt

aus einem andern Teig!

Und den ich mag,— den schmücke ich bewußt,

Den warm ich immer gern an meiner Brust!

«So laßt denn, Freunde, uns die Hände reichen»... —

Im Sonnenlicht - wie Gleiche unter Gleichen —

und laßt uns, in dem Licht der weisen Taten,

durch Haufen Leichen weiter waten.

Tjan-Schan, Pamir, 1974

Übersetzt aus dem Russischen von Margarete Müller-Henning

Oktober 1997

. 

 

2.8.08. Не прошло и трех лет, как Марк Ткачук исполнил одно из обещаний, прислал-таки ксерокопию своей книжки "Археология свободы" (Кишинев 1996). Интересно. Но в метро или электричке не прочтешь. Не знаю, влияние ли это (мое на Марка четверть века назад), о коем мне писал и пишет Марк, или просто сходно устроены наши с ним мозги, но перекличка между моими давними трудами и этим текстом - сильнейшая (хотя тема сверх-специальная, методология археологии) - и в языке и в общей философской установке (в основе - принцип развития и всеобщей самоорганизации - сейчас это почему-то переименовали в синергетику). И даже в конкретных методических пристрастиях: сквозная тема книги - событийная временная шкала, использованная мной в годы моей вылазки в сейсмологию - о ней я распространялся и в романах и в кн. "Тайна земных катастроф" и нашей с женой статье в ж. "Физика Земли".

Будем  читать. Хотя и сейчас можно привести цитату, достойную стать темой для  обсуждения на  сайте "Доистория":

"Наивно полагать, что мы в своем путешествии в прошлое ищем другие миры, постигаем других. Мы ищем только свой мир, постигаем себя. И тем достовернее будет этот поиск, чем искреннее мы осознаем этот глубинный мотив... Мы отправляемся не за знанием, а за откровением, не за истиной, а за ее доказательством."

Здорово сказано. И если речь - только об истории или доистории в рамках этого сайта, то готов взять как девиз. Но я точно знаю, что могучая советская геология  (тоже ведь весьма и весьма историческая наука) остановилась в развитии, когда возомнила, что заранее знает истину, а дело лишь за дополнительными доказательствами ее вечной правоты. Вся соль, наверное, как раз в мотиве, зачем  "нам искренне осознавать этот глубинный мотив". Если для самоконтроля и беспощадности к себе, если чтобы ловить себя на том, что идешь не за знанием и истиной, а лишь за доказательствами возможно уже неверной предмысли, с которой ты уже ни за что не расстанешься  (а, поймав себя - попытаться это скорректировать), тогда - да. Если же для самолюбования на свой субъективный волюнтаризм, то плохо дело. Будет уже не наука, а нечто иное.  Например, креационизм, не к ночи будь помянут. Гёте, которого, как и я, тоже очень любит цитировать Марк Ткачук, в дискуссиях своего времени всегда настаивал на том, что природа (культура ведь тоже часть природы) всегда права, а исследователь - лишь изредка. Надо учиться уметь слышать правоту не свою, а природы. Самые великие открытия - на этом пути.

 Подборка изданий Высшей антропологической школы, тоже обещанная мне два с половиной года назад,  до меня пока все еще не дошла.