Наукопоэзия. Джон Роналд Рейел Толкин (1892-1973)
Злые углы и саксофоны
Когда-то мне подсунули плохой любительский перевод, который я как редактор и издатель забраковал, о чем не жалею. Но вместе с этой водой я выплеснул (для себя) и Толкина (лкакой-то детский писатель╗). Так поступили многие из старших поколений и, к сожалению, почти все писатели и критики почти всех стран. лЧудовища и критики╗, Ч размышлял по этому поводу еще сам Толкин.
Я видел, что в лесопарке, где я гуляю с собаками, собираются группы лтолканутых╗, сражаются деревянными мечами, штурмуют лтвердыни╗ из сухостоя и гнилого валежника. А я, убедившись, что играют не в Илью Муромца и не в князя Игоря, все посмеивался и не читал! лМы ленивы и нелюбопытны╗. Настолько, что когда дети вместо неприятного, но понятного пьянства, блядства, наркотиков и прочей голубизны играют в лнепонятное╗ Ч в истинное рыцарство, сражаются со злом (пусть и выдуманным драконом и деревянными мечами), сами приучают себя уважать женщин (прекрасных Дульсиней нет и не может быть в мире, где нет хотя бы одного Дон Кихота) и хотят любить Добро, мы фыркаем и игнорируем!
На первый взгляд, между Толкином и Сулейменовым нет ничего общего. Они даже полярно противоположны Ч но ровно настолько, насколько это нужно, чтобы противоположности сомкнулись в поразительном единстве.Олжас использовал (возможно не на все 100 процентов) свое поэтическое чувство языка для практических нужд исторической лингвистики и начал свой огромный (по последствиям, которые лично я предвижу) труд по воссозданию человеческой доистории по неуловимым для уха как присяжных спецов, так и лголых гуманитариев╗ литературной сферы штрихам в звучаниях многих слов и написанию похожих знаков в разных культурах. А рафинированный лингвист, специалист в области древнегерманских и староанглосаксонских литературных памятников, влюбленный в свой предмет непозволительно для академического мэтра пылко и самозабвенно, ощутив в себе редкое для этой категории поэтическое воспарение, решил сделать рывок к непосвященным. Через голову академиков, игнорируя так называемый литературный процесс, оба захотели передать радость от общения с культурой предков тем, кому это жизненно необходимо, но до которых это трагическим образом не доходит.
лТолкин не удовлетворился лэхом╗ и не ограничился переводом древнеанглийских стихов. Он попытался реконструировать древнюю культуру в полном объеме╗. (Том Шилли). Толкин воссоздал, по объективным законам, которые очень хорошо знал, целые доисторические культуры, только вместо этносов там Ч сказочные сообщества гномов, хоббитов, эльфов, но они созданы как реальные древние цивилизации. У каждого своя письменность, непротиворечиво и тщательно разработанная, свой язык, выполненный по всем законам языкознания. Это параллельный мир, где нет ни земной географии, ни грязной земной истории, ни религии, и вместе с тем все пропитано настоящим англо-саксонским (а вместе с тем и древнегерманским и праевропейским) духом, чистым идеализмом, с которым Европа начала расставаться в конце средневековья и по которому задолго до Шпенглера возрыдал лДон Кихотом╗ Сервантес. И оказалось, это актуально, насущно, и именно этого, нового донкихотства и ждала якобы погрязшая в прихотях и капризах молодежь! От Англии и Скандинавии до Японии. Миллионы юных (а теперь уже и постаревших) людей записываются в Дон Кихоты и чудики, играют в Добро, но мы по-прежнему этого почти не знаем и вопием о гибели нравов. Профессионально этого почти никто не развивает и не поддерживает. Хотя именно это и есть, вероятно, основа для возрождения закисшего европеизма, который, скажем, России необходим не менее, чем Англии.
При просмотре массива информации в Интернете о Толкине и англосаксах приходилось иногда, для скорости, прибегать к помощи интернетовского электронного переводчика, ориентированного на современного молодого люзера╗. Этот переводчик не знает главных значений слов ланглы╗ (angles) и лсаксы╗ (saxes)! Раз за разом он выдает несообразные лзлые углы╗ и лсвирепые саксофоны╗ Ч в полном соответствии с современным невысокого полета молодежным сленгом.
Толкин много почерпнул из того немногого, что сохранила легенда (главным образом) и исторические хроники об одной из самых темных страниц темных веков, наступивших сразу вслед за уходом римлян из Британии в начале V века. Многое из туманной доистории любимых его хоббитов прямо соотносится с эпохой первичного заселения острова англами, саксами и ютами под водительством Генгеста. Одна из научных работ Толкина называется лFinn and Hengest╗. Эта вставная песнь из лБеовульфа╗, да и сам лБеовульф╗, да и все основные памятники первоначальных англов и саксов (их не много, но больше, чем осталось у русских Ч лСлово о плъку Игореве╗ нам не с чем поставить рядомЕ) откомментированы Толкином и лобсосаны╗ им. Тут много параллелей и аналогий со спорами о легендарной доистории восточных славян. И в основе не просто сходство, но и прямые связи. Русь и имя получила от одного из германских племен, да и организационно есть-пошла от Рюрика, герцога фризов, и, возможно, потомка того Финна, с которым приятельствовал и которого зачем-то замочил молодой Генгест, прежде чем устремился в Британию как отец будущей королевы Британии и отец-основатель новой цивилизации, вдохновившей Толкина.
Сотни людей, и писатели, и ученые, хотели для основательности воспитания новых поколений повернуть своих читателей назад, к корням и истокам. И мало кому это удавалось. Якоб Гримм, Карамзин, Афанасьев. Многих (и меня) это желание и стремление всех нагрузить прошлым иной раз смущало. История назад не ходит. Она идет только вперед и, лсмеясь, расстается с прошлым╗. Тут Маркс прав, хотя надо иметь в виду, что смех Ч тоже разный. Есть добрый, целительный, помогающий понять и воспринять урок, а есть сатанинский, злобный, от которого больше проблем, чем проку, есть и идиотский, когда урок не впрок (таким смехом смеялись над Дон Кихотом окружающие его лтрезвые реалисты╗ начала XVII века). Причитания по поводу самоубийственного пути нынешней цивилизации (причитания, понятные хотя бы потому, что сползание к самоубийству нужно прекратить) могли быть восприняты массой, неспециалистами лишь под большим давлением. Нельзя никого заставить любить малопонятный и наивный фольклор предков, с его драконами и идолищами погаными. Но тогда не только компьютер, но и широкие массы начнут читать в старых текстах лзлые углы и саксофоны╗.
И вот благодаря Толкину, джентльмену, гуманисту, лингвисту-суперэрудиту и гениальному поэту (поэзия имеется в виду не как стихосложение: Гомер остается величайшим поэтом и лнедосягаемым образцом╗ и без гекзаметра) резко возросли тиражи старых, 50 лет назад известных только узким специалистам англо-саксонских поэм, скандинавских саг и даже почти уже запрещенных (Гитлера вдохновляли) старогерманских занудных былин о Валхалле, Зигфриде и Брунхильде.
Оказывается, человек до старости остается при тайном детском убеждении, что зло это зло, а добро это добро, а все лоткрытия╗ реалистических школ об относительности этих понятий и постепенных переходах из одного в другое ничего не смогли и надо полагать, никогда не смогут изменить. Понимая все насчет относительности, читатель с удовольствием от всего этого сбегает и начинает усиленно играть в мир, расписанный чистыми цветами, без их смешения, в мир, где есть Любовь, но начисто отсутствует секс (и за это, так же как и за драконов и назгулов, досталось Толкину от довоенных и послевоенных критиков). Потому что это органическая потребность, потому что духовность человека так устроена.
Потребность верить в белое и пушистое хотя бы по несколько часов в неделюЕ Движение Ч всё, цель Ч ничто, сказал Бернштейн. Это и есть истинный смысл того, что понял Толкин и долго не понимал никто. Сильмариллов (сокровище такое у Толкина, из-за которого в конечном счете происходит все действие в его трилогии) может не быть вовсе или они практически бесполезны. Дело не в том, а в том, что в них верят и из-за них действуют. Таким сильмариллом оказался и сам лВластелин колец╗. Он вне литературного процесса, непостижим для критиков и ученых, но он стронул, двинул к мечте миллионы. Даже страшно произнести, что именно из давней истории человечества это напоминает. Человек Ч это дух, стремление, воля, полет мечты, и чем этого меньше, тем меньше человеческого Ч до полного насекомо- или каменюкоподобия. И читатель это понял и принял.
Восход Европы
Когда Олжас Сулейменов писал свою дерзкую, взбаламутившую тихий брежневский омут книгу лАз и я╗, он начал делать со лСловом о плъку Игореве╗ то же, что до него сделал Толкин с англосаксонской и прагерманской поэзией.А тот извлек ее из прошлого и переставил в будущее! И тем, возможно, спас, уже спас европейскую цивилизацию, которую снова, в который уже раз, почти все оплакали и похоронили. (лСлово╗ всаживали в ребячьи головы (8-й класс!) как картошку, сопровождая абсолютной идеологической псевдо-патриотической ахинеей. И тем отвратили всех почти поголовно, навсегда). Я написал: лначал делать╗. Да, именно, потому что не закончил, и зря. Но еще не все потеряноЕ
Олжаса упрекали в том, что, открыв (возможно, с избытком) в лСлове╗ огромное число тюркизмов, он чуть ли не отнимает у восточных славян то ли их лсамость╗, то ли левропейскость╗. А кое-кто, ангажированный противоположно, именно за это (чего на самом деле нет) его начал довольно глупо превозносить.
Но ведь и Толкина хвалили (например, одно время гитлеровские нацсоцреалисты) и ругали за то, что в изображении орков, урукхаев и назгулов, этих мрачных воплощений Зла, с которым надлежит бороться (и которые являются с Востока), он чуть ли не впадает в расизм. Примерно так мне и объяснило (но запутанней и косноязычней) руководство одного из толстых журналов свое нежелание что бы то ни было публиковать о самом популярном эпическом поэте XX века. (А с востока, кстати, летели в годы работы над лКольцами╗ на Лондон гитлеровские фау, чем не назгулы?).
И то же самое руководство свое нежелание публиковать очерк о лингвистических трудах Олжаса объяснило тем, что лкак это Ч сравнивать Олжаса с гениями, с Гете?! А я с ним водку пил и ничего такого не заметил.╗ Ч Потому и журнал у тебя такой, что никто не читает, Ч хотел сказать я, и, в общем, сказал, правда, в более сложной форме.
Да, Толкин вытаскивает своё, англосаксонское, праевропейское. А Олжас никогда не пройдет мимо тюркизма (даже и иной раз спорного) не только у славян, но и у итальянцев и где угодно. Но и тут никакой коллизии нет и быть не может. Человечество мозаично, многоэтнично, по-футбольному Ч лфанатеет командами╗, и благодаря этому и пока это так, оно и существует, Ч примерно так высказывался собрат Олжаса по истинному культурному евразийству Лев Гумилев. (Специально оговариваюсь: евразийцами подчас именуют себя без всякого на то основания просто антизападники, ура-патриоты достаточно тупого толка). Пассионарий, тот, кто движет историю вопреки очевидной выгоде и даже вопреки инстинкту самосохранения, всегда стоит лза свою команду╗, за свою ячейку в общей мозаике. Но при этом существует и объединяющий эффект таланта как такового.
Tollkuehn, предок Толкина, Ч переселенец из Германии, но не в V веке, как англы, саксы и юты, вся эта лнемчура╗, тронувшаяся на ладьях Генгеста в эпоху великого переселения народов в полный приключений и опасностей путь на зеленый остров бриттов, а в XVIII веке, тогда же, когда двинулись в путь будущие российские немцы. Только попал не сюда Ч и жаль, в смысле, слава Богу, если судить по результату. И конечно, Толкин, сохраняя в своих сочинениях острие и напор еще вполне, получается, пассионарного англосаксонства, опирается на всю мировую эпическую традицию, начиная, естественно, с того, кого и напоминает в первую очередь, с Гомера.
Ну вот хотя быЕ Англы, саксы, готы были помешаны на лошадях. Имя (прозвище?) Генгеста, родоначальника их цивилизации в Британии Ч на самом деле означает жеребец, Hengst (нем). Герб графства Кент до сих пор хранит этот образ, с тех пор как триста лет был королевством под управлением династии потомков Генгеста. Ничего такого у англосаксов не сохранилось, Вильгельм Завоеватель легко победил их в XI веке именно конницей. И конечно, Толкин, чтобы воссоздать эту забытую черту пращуров, смело обращается к другим областям мировой цивилизации, в которой когда-то все было так близко и почти слитно, в том числе и к реалиям восточных кочевых народов, дольше сохранявших забытые лзападниками╗ привычкиЕ
лВсадники жизненны потому, что в их образе сливается уютная, чисто хоббичья лпривычность╗ (своих любимых хоббитов Толкин писал со своих современников, англосаксов периода заката британской империи. Ч А.Г.) и нечто, совершенно нам незнакомое. Эомер Ч славный молодой человек, но в том, как он со своими людьми окружает Арагорна и его спутников, как он пытается взять их на испуг, сужая кольцо всадников и молча приближаясь к незнакомцам, лпока конец его копья не коснулся груди Арагорна╗, есть что-то от свирепости дикого кочевника╗, Ч пишет ученик и преданный последователь Толкина Том Шиппи. Добавим, что и не мог Толкин, при всей пристрастности лк своим╗ и при всем стремлении очистить Добро от Зла, не дать этих объективных черт, характеризующих единство, при всей его мозаичности, человеческого рода, даже и в лдикости╗, которая с разной скоростью уступала место цивилизации и культуре, но нигде не исчезла по-настоящему, не канула в Лету.
